Пыльные листья, литая ограда,
Дом в глубине одичавшего сада,
Сорванной ставни надcадные скрипы…
Где-то в ветвях отцветающей липы
Совы кричат, как беззубые дети.
Битые стёкла на вздутом паркете,
Крыша разобрана, сгнившие балки
Облюбовали вороны и галки,
Мыши прогрызли ходы в штукатурке,
Ветер по залам гоняет окурки…
Мраморной лестницы скользкие плиты
Мхом и слежавшейся хвоей укрыты.
Двери украдены вместе с замками,
Зеркала нет в развороченной раме.
Я бы лица своего не нашла —
Не отражают мой сон зеркала.
Я отдала бы себя зазеркалью —
Мне не управиться с этой печалью,
С этой холодной и горькой тоской,
Явно чужой… и знакомой такой…
Чьи же глаза наблюдают за мной?
Кто-то — невидим — стоит за спиной
И сквозняком пробирает до дрожи.
Чей же покой мой фантом растревожил?
Или столкнулись случайные тени
В тихом кошмаре чужих сновидений?
Или меня кто-то вызвал из бездны?
Как бы во рту как бы привкус железный,
Кровь заливает пустые глазницы…
Я не хочу себе мёртвой присниться!
Только желание это напрасно —
Сон чёрно-белый становится красным.
Женщины мёртвой забытое имя
Хрипло шепчу я губами чужими.
Боль и отчаянье чувствую кожей —
Кожей чужой, на мою непохожей…
Я — умирала здесь в жарком июле,
Не дожидаясь серебряной пули.
Добрые люди — скажите на милость! –
Руки связали, чтоб в кол не вцепилась.
Ноги стянули пеньковой верёвкой
Веки зашили с изрядной сноровкой,
Рот окровавленный солью набили,
Слово сказали на свежей могиле.
Маком посыпаны холм и ограда –
Мне не восстать из кромешного ада…
Я не приду в их бессмысленный вечер.
Пусть не чадят поминальные свечи,
Если колотится ветер в окно –
Вольному – воля, а мне всё равно…
Ждёт колесо мою мёртвую душу,
Вечный закон я собой не нарушу,
Новый виток намотаю на шею,
Я умирать, слава Богу, умею!
Снова рождение, снова Россия,
Впрочем, меня ни о чём не спросили…
Кинули с неба в шальную тачанку,
С «Льюисом» спарив, как бедную Анку.
Где-то убили и где-то зарыли,
Выпили водки на рыхлой могиле.
Трижды мне в руки оружье давали,
Раза четыре меня убивали.
И, в электричке зарезав весной,
Дали возможность покончить со мной,
Чтоб соскочить с колеса на дорогу,
Тёмным путём уводящую к Богу.
…Жаром дохнул из разбитых окон
Карму сжигающий вечный закон –
В комнату той, что три жизни назад
Очень любила и дом свой, и сад,
Той, что считалась ведьмачкой в селе,
Ночью летала на верной метле,
Ладан бесовский курила в саду
И не любила бывать на виду…
Только зачахла, больная тоской,
Сердце сжимающей тяжкой рукой.
Тот, кто ушёл за литую ограду,
Вытащил душу и сдал её аду,
Тенью растаял в ночной тишине,
Тенью оставшись на южной стене.
Это случилось твоё колдовство –
Ты не хотела лишиться его:
«Если не можешь остаться со мной,
Тень мне оставь, одиноко одной!»
Так и ушёл он куда-то во тьму,
Как на свету быть без тени ему?
Сказано слово – с пути не свернуть…
Тень его камнем упала на грудь,
Ночью душила и с южной стены
Известь крошила в жестокие сны.
Вылилась кровью на влажную простынь
И воплотила в ответы вопросы,
В сон твой предсмертный дымком утекла —
Стала стена, как и прежде, бела.
Хоть схоронили тебя по обряду,
Ночью глухой пробрались за ограду.
Страх укрепил и направила злоба
Кол прямо в сердце соснового гроба.
Хрустнули доски, пробита грудина —
Сильные руки у простолюдина.
Только в гробу не бывает души —
Грустные песни поют камыши,
Бродит туман по угрюмым равнинам,
Ужасы снятся попам и раввинам.
В липком поту на намокшей подушке
Утром проснуться дружку и подружке.
Чтоб не расстаться опять, умирая,
Крепко обняться у самого края,
Серой разбавив кипящую ртуть,
В зеркало серое снами нырнуть,
Но не терять в зазеркалье друг друга,
Спрыгнув с надсадно скрипящего круга,
И на обочине всех пикников
Сжечь два полена в костре из венков —
Големов наших, живущих за нас.
Вспыхнул огонь, потрещал и погас.
По-пионерски его затуши –
Тело истлело за дело души.
Дело закрыто с отбытием срока,
Двери сгорели – прощай, Мритью-лока. ::::)